Международный опыт целиком подтверждает эту мысль. Даже если отбросить «формальные показатели» (брэнд «Винни-Пух» — самый продаваемый в мире после Микки Мауса, именная звезда косолапого героя заложена недавно на голливудской Аллее славы и т.д.), так вот, если пренебречь этой коммерческой статистикой и пропагандой, останется вполне реальная человеческая любовь и дружба. Например, русскоязычный сайт BBC с самым серьёзным видом сообщает, что 16 марта 2003 года в Оксфордшире прошёл 19-й ежегодный чемпионат мира по гонкам палочек Винни-Пуха, «известным также как игра в пустяки, а до этого — пушишки». В командном зачёте австралийцы победили англичан. Две команды из Америки медалей не получили. Две тысячи зрителей восторженно наблюдали, как «спортсмены» бросают свои палочки с одной стороны моста, и как эти палочки неторопливо выплывают с другой. В личном зачёте всех взрослых победила десятилетняя девочка по имени Бэки Аран…
Его звали Муном, потому что именно так он пытался произнести фамилию «Милн», а сам себя почему-то называл Билли Муном, и это оказалось очень кстати: когда в будущей сказке появился персонаж по имени Кристофер Робин, он был как будто бы и «наш» мальчик, и «не наш».
По-моему, этот вопрос должен заботить детского писателя в столь же малой степени, в коей Шекспира или Диккенса мог заботить вопрос: «Что любят мужчины и женщины?» Иными словами — я уже давно подбираюсь к этой истине — «детская книга» должна писаться не для детей, а для самого автора. А если эта книга ещё понравится и детям, то это просто счастливая случайность; точно так же, как счастливой случайностью можно считать привязанность к кому-либо ребёнка или собаки — это зависит только от свойств личности самого человека…»
Не будем распространяться на грустную тему, что было бы, если бы в середине XX века, когда Заходер начинал свой писательский путь, в советской словесности всё было бы не так, как было. Не будем перечислять имена авторов, которые занялись детской литературой и переводом, не имея возможности реализовать себя иначе. Политика политикой, но детям-то повезло: один только Заходер сочинил для них целую библиотеку отличных стихов и прозы.
Грубо говоря, если бы не Заходер, никакой киношный лейтенант Тарасов, никакой симпатичный «мент» из сериала и вообще никто из нас с вами не употреблял бы кричалок Винни-Пуха, как естественной составляющей дружеского общения. Потому что кроме всего прочего (а может быть, в первую очередь!), заходеровский вариант появился в нужное время в нужном месте. Он впервые вышел в свет в 1960-м, он стал бурно переиздаваться в те годы, когда небо над страной постепенно меняло цвет, пробиваясь трогательной голубизной. Под этим небом люди вдруг начинали догадываться, что дружеская компания лучше, чем «производственный коллектив», а простодушные мудрецы даже в плюшевом виде значительно интересней мудрецов официальных. И не торопитесь смеяться над такой беспардонной попыткой «политизировать» творчество детского писателя Заходера. Ведь вы же не помните или вовсе никогда не слышали ну, например, «Песню лягушек»?..
Совсем недавно, в 2002 году, появился ещё один «Винни-Пух», переведённый на этот раз Ириной Токмаковой. При всём уважении к литературной деятельности Ирины Петровны приходится признать, что эта совсем маленькая по объёму книжка с устрашающе «современными» штампованными картинками вызывает глубокое недоумение. Дело даже не в том, что Пятачка здесь зовут просто «Поросёнок», а над его домиком вместо привычного «Посторонним В.» висит табличка «Вход С.». Вызывает сомнение, стоило ли делать, в сущности, дайджест из довольно-таки продолжительной истории Винни-Пуха? Да, отдельные главы в книге Милна не так интересны и удачны, как другие, но решение свести всё повествование к нескольким эпизодам, обрывающимся вполне произвольно… «Незнакомая» получилась книжка, хотя автором её выставлен на обложке всё тот же Алан Милн, а не Ирина Токмакова.
Потом «Винни-Пуха» перевели на латынь.
Игры современного свободного интеллекта границ не знают и знать не хотят.
Алан Милн писал: «…на мой взгляд, единственное отступление от норм «взрослой» словесности, которое может себе позволить детский писатель: употребление простых слов».
». Курсив, как вы понимаете, наш, и ни за какие узоры изысканного остроумия мы этих слов не отдадим.
И все эти победы, особенности и находки — вокруг одного ребёнка. Вокруг одного человека. Только для него. Никакого «окружающего мира» рядом с Кристофером Робином (Ваней, Васей, Петей…) нет. Есть отдельная вселенная, которая умещается в детской комнате. Однажды я даже видела такую комнату. Не в меру впечатлительная мама (а может, в меру?) наклеила вместо обоев голубую бумагу (типа — небо), прилепила зелёные «деревья», старательно вырезанные ножницами, а рядом — довольно страхолюдных пчёл и табличку «Посторонним В.». На полу посреди этой красоты сидели все, кому положено, в плюшевом и тряпочном варианте, включая Кристофера Робина, сделанного из коротко подстриженной большой куклы. Натуральный ребёнок тоже присутствовал. Смотрел строго и для своих трёх-четырёх лет был весьма сдержан. Знакомые потом говорили, что вырос мудрецом. Но эта информация не проверена.
