Смерть в коробке для сладостейНаследнику поместья подарили на Новый Год коробку со сладостями. Эта коробка, обтянутая золотой парчой, перевязанная бантами атласных лент, проделала долгий путь через Турцию и Румынию, начав своё путешествие от самого Афганистана, где мастера «кандалатчи» набили её дно всеми сортами халвы, что готовилась на этой земле из поколения в поколение. Тахинная, ореховая, подсолнечная, кос-халва, ойла и альвица, аккуратными треугольниками лежали на дне коробки, скрывая свой тёплый узор под обрезом ребристой бумаги, поверх которого турки насыпали курагу и инжир. В Румынии кондитеры поставили форму из золотистой фольги, осторожно придавив ею вяленые фрукты, и сложили в коробку контрабандой провезённые через горы лукум, грильяж, пахлаву и шакер, пересыпав их карамелью.
Потом коробка ненадолго задержалась во Франции, и там обрела самое большое своё сокровище – марципановую принцессу, с сахарной вермишелью вместо волос и большими нарисованными глазами. Принцесса держала в руке леденцовый веер, её охраняли четыре солдата, выпеченные из теста по рецепту курабье. Солдаты получились хрупкими и ломкими, но в суматохе предстоящего праздника этого никто не заметил.
читать дальшеСтоль долгий путь подарка объяснялся тем, что у наследника поместья было много разбросанных по миру дядюшек и тётушек, питавших необъяснимую склонность к восточным сладостям. Каждый из родственников хотел добавить что-то своё в коробку, размер и пышность которой должны были олицетворять нерушимость семейных ценностей. И, в этот год, как и в шесть лет, ему предыдущих, никто из родственников не вспомнил, что наследник поместья не любит сладкое.
Это был очаровательный шестилетний мальчуган с тугими чёрными кудрями, завитыми при помощи папильоток; его мама настороженно следила за его, чрезмерно подвижными, по её мнению, играми, из-за края своего альбома. Её усилия по сохранности кремовых гетр и обшитых ленточками панталон, пропадали втуне, наследник, бегая по заднему двору усадьбы, всегда умудрялся разорвать тот или иной предмет своего гардероба, отметая все упрёки и укоризны своей улыбкой, открывавшей зубы белые, как сахар.
Вот в этот сахар, и в черноту глаз и в пухлость щёк, раскрасневшихся от долгого бега, и влюбилась марципановая принцесса, знавшая до того только рафинированное общество глазированных графинь и маркиз и неотёсанную грубость приставленных к ней солдафонов. Её большие нарисованные глаза восторженно следили за наследником, который только смеялся, бегая по поместью и щедро раздаривая сладости, привезённые ему с дальних земель.
Тахинную халву и ойлу он отдал судомойкам, ореховую и грильяж – лакеям; кучера получили по вяленому финику и горсточке монпансье, горничные уплетали лукум и шакер, кокетливо трепля наследника за щёчки. Самое большое лакомство, пахлава, была поделена между ключницей и камердинером, а сын ключницы и чистильщик обуви получили курагу и помадку. Но никто из слуг, и даже родители наследника, не решился попросить себе кусочек марципановой принцессы.
«Слишком она красивая, - решили все, - Такая должна достаться только хозяину».
А хозяин, раздав этот и прочие свои подарки, забросил коробку в дальний угол комнаты, совершенно забыв о ней. И марципановой принцессе оставалось только тихо и горько плакать, наблюдая за тем, как её верные стражи рассыпаются в труху.
Но однажды весной, ранним утром, в спальню наследника вошла одна из горничных, под большим секретом пронёсшая в своём подоле «вульгарный, совершенно неприличный» бутерброд с колбасой.
- Тише, хозяин, - оборвала девушка скачущего по постели наследника, - Знаете, как мне не поздоровиться, если ваша матушка прознает, чем я вас тут кормлю?
Наследник послушно угомонился; чинно устроившись средь подушек, он положил бутерброд на поднос, решив для начала пригубить чашку с кофе.
И пока он пил кофе и болтал с горничной, принцесса выбралась из своей коробки, осторожно прокралась к подносу и, глубоко вдохнув, влезла в бутерброд, между двумя слоями хлеба, стараясь казаться как можно незаметнее.
- Тьфу! Какая гадость! – Воскликнул наследник через несколько минут, откусив часть бутерброда.
Он долго плевался крошками хлеба и марципана в то утро, вытирая рот рукавом сорочки, искренне негодуя и не зная, что в отвернутом им марципановом сердце, которое сейчас летело на наволочки и простыни, было больше любви, чем он получит за всю свою жизнь. Конечно же, он так никогда и не узнал об этом.