[skazochnay]

не помню с какого сайта стащила, честно говоря...



Сказка как социогенетический инвариант семейных отношений



Абраменкова В. В.





Сказка — посох, о который опирается слепец — человечество.

Велемир Хлебников



Гипотезы происхождения сказки



В мировом творческом наследии жанр сказки представляет собой универсальное явление, при всем многообразии которого традиционные формулы сказки (сюжет, композиция, структура, герои) остаются стабильными для всех времен и народов [Пропп, 1946, 1976; Померанцева, 1965]. Генетические корни сказки как жанра устного народного творчества, возникшего из первобытного мифа, теряются в незапамятных временах, но уже с XVII века сказка, исчерпав себя как продуктивный вид фольклора, медленно затухает и деградирует, живя старым багажом. Многие сказковеды [Мелетинский, 1958 и др.] считают, что судьба сказки как самостоятельной языковой формы предопределена - она погибнет, вытесненная литературой. Так ли это - покажет время.



Откуда взялась сказка? Существуют различные гипотезы происхождения сказки. Одна из них - антропологическая, ее последователи (Ван Геннеп, Б. Малиновский) видели в сказке непосредственное отражение некогда живых представлений и обычаев, со временем забытых и сохранившихся в виде пережитков. Лингвистическая гипотеза отражает эволюцию сказки как устной традиции народного творчества (Пропп, 1976; Мелетинский, 1958). Исходя из анализа формальной структуры сказки, универсальной для многих культур, исследователи приходят к выводу о едином источнике возникновения сказки и дальнейшем ее "кочевье" по странам и континентам. Психоаналитическая гипотеза, возводя сказку к древним мифам, магии и снам, приписывает ей выражение "извечных подавляемых желаний" и "комплексов человека" (3. Фрейд, К. Юнг). Каждая из этих гипотез затрагивает тот или иной аспект сказки как социогенетической инварианты, но все они оказались бессильны ответить на центральный вопрос: зачем возникла сказка, каков смысл ее появления и существования в истории культуры?



Если до Нового времени сказка функционировала как устный жанр, зависящий от мастерства и индивидуальности сказителя, и предназначалась для взрослой аудитории, то уже в конце XVII века в изданиях появляются специально обработанные детские сказки. И в настоящее время мы имеем дело с канонизированным сводом литературы для детей - с одной стороны, и сказкой как особого жанра детского фольклора, в котором авторами являются сами дети, — с другой.



Почему в истории культуры большинства народов возникла необходимость появления такого странного, с утилитарной точки зрения, феномена — детской сказки? Какова ее роль в процессе социализации? И зачем ребенку сказка? Существуют различные версии значения для ребенка сказок, которые в общем сводятся к тому, что сказка является особым средством усвоения ребенком окружающей действительности. Тогда почему ребенок, перед которым открыт мир в его первозданной непознанности, разнообразии, ярких красках, предпочитает ирреальное отображение сказочного мира — реальному? Откуда в нем потребность в небылицах, вымысле, нелепице? Почему так сильна любовь ребенка именно к волшебным сказкам с их архаикой и алогичностью?



Сказка как средство воспитания потому, вероятно, блестяще выполняла функции "назидания, развлечения, устрашения" [Бахтин, 1918], что отвечала сущностным потребностям ребенка. То, что воспитатель порой пытается донести до детского сознания, "втолковать" в форме моральных сентенций, прекрасно осваивалось ребенком в форме бесхитростной сказки и перестраивало его поведение. К.Д. Ушинский считал, что легкость и простота сказки, повторяемость отдельных элементов сюжета и словесных оборотов способствуют быстрому запечатлению сказки в памяти ребенка. Эта кажущаяся доступность сказки вкупе с поэтически образной формой, безусловно, способствует ярким впечатлениям и ее запоминанию. Но дело заключается не столько в дидактическом и эстетическом, сколько в психолого-педагогическом воздействии сказки на ребенка.



Благодаря своеобразному отношению ребенка к художественному вымыслу происходит то, что в сказочных героях ребенок начинает видеть себя самого, ставить себя на их место, сопереживая им и пытаясь содействовать (Запорожец, 1948). Особое значение для детей имеют сказки, героями которых являются сверстники: Мальчик-с-пальчик, Крошечка-Хаврошечка, сестрица Аленушка и братец Иванушка и другие, т.е. те персонажи, которые проявляют смелость, находчивость, доброту, справедливость.



В образах и действующих лицах сказки зафиксированы моральные нормы, нравственные представления в своем предельном выражении — в форме полярных эталонов: хорошего-плохого, доброго-злого, красивого-безобразного. Они персонифицированы в образах Кащея Бессмертного и Ивана Царевича, Василисы Премудрой и Бабы Яги, доброй падчерицы и злой мачехи, они являются нравственной точкой отсчета в оценке ребенком поведения окружающих и построении собственных поступков.



В любой сказке, идет ли в ней речь о животных ("Зимовье зверей"), об обыденных предметах ("Пузырь, Соломинка и Лапоть"), о царях и солдатах ("Семь Семенов"), о добрых молодцах и красных девицах и т.п., запечатлены различные модели социальных взаимоотношений, присущих тому или иному сословию, социальной группе, той или иной эпохе. Особенно рельефно в сказке представлены внутрисемейные отношения.



Необходимость анализа этих отношений в сопиогенетическом исследовании социальной психологии детства обусловлена не только тем очевидным обстоятельством, что семья в ходе истории человеческого общества является для ребенка той естественной питательной средой, в которой осуществлялась первичная социализация ребенка, но прежде всего тем обстоятельством, что она (семья) представляет собой для ребенка социальную группу, воплощающую живую микромодель общества в целом. Народная сказка в поэтической художественной форме дает общественно-типизированные образцы социально-психологических отношений в семье: супругов между собой, родителей к детям и детей к. родителям и между собой, отношение к старшим членам семьи, другим родственникам. Типы отношений в семье с момента ее возникновения в истории культуры и до наших дней претерпели существенные изменения, что не могло не найти своего отражения в сказке как особой форме выражения общественного сознания. Подобно археологическому культурному срезу, сказка многослойна, в ее композиции, образах, деталях, языке можно обнаружить исторические свидетельства и элементы различных эпох, находящихся в едином временном "сказочном" пространстве.



Историко-культурный анализ сказок дает представление об эволюции института семьи и внутрисемейных отношений с глубокой древности и до Новейшего времени. В сказках достаточно отчетливо проступают три основные исторические эпохи формирования семейных отношений в культуре. Первая эпоха - древнейшая, архаичная. Эпоха первобытности связана с началом разложения родового строя, при котором брачно-родственные отношения представлены в форме объединений родового типа. Это - эпоха примитивной демократии, равенства всех членов родовой семьи. Изображение семейных отношений в сказке этого периода не знает четкой иерархии по половозрастному типу, в ней звучит эпическая идея единения; главный герой не выделен, либо его образ очерчен без откровенной идеализации. Примером такой "сказочной семьи" может служить известная "Репка", в которой люди наравне с животными, объединяясь общей земледельческой целью, действуют сообща. Это выражение идеалов равенства и спаянности людей в первобытно-общинный период социогенеза. Вторая эпоха — древняя. Она связана со становлением моногамной семьи, расцветом патриархальной (большой) и появлением нуклеарной (малой) семьи. В сказках, отражающих этот период, заметно выражена иерархия во внутрисемейных отношениях: супружеских (главенствующая позиция мужа и подчиненная - жены) и родительско-детских (полное подчинение воли родителей, их особое отношение к младшему из детей, часто пренебрежительное, насмешки старших братьев или сестер над самым младшим). В сказках этого периода, отображающих строгую половозрастную иерархию, могут обнаружиться и еще более древние слои семейных отношений - своеобразные исторические реликты отношений, допустим, матриархата — женского приоритета, или минората — предпочтения младшего сына старшему в праве наследования. Такой отголосок матриархата можно найти в сказке о чудесной тотемной супруге — волшебнице, принявшей звериный облик и вследствие нарушения супругом установленных ею запретов (табу) покидающей своего мужа. Тем самым она лишает его своего покровительства и обрекает на тяжкие испытания (как в сказке "Царевна-лягушка"). Пережиток древнейшего инфантицида — умерщвления детей, а также предпочтения младшего сына старшему можно найти и в сказке "Мальчик-с-паль-чик", В ней родители оставляют в лесу своих семерых детей на съедение диким зверям, и лишь благодаря смелости и находчивости самого маленького из них, перехитрившего людоеда и овладевшего его чудесными сапогами- скороходами и кошельком, все оканчивается благополучно.



В сказках, отражающих этот древний период в становлении семейных отношений, вероятно, формируются основные полоролевые образцы мужского и женского поведения и эстетического облика "доброго молодца и красной девицы".



И, наконец, последний период формирования семейных отношений в культуре - третья эпоха. Она связана с процессом утверждения классового общества и упрочения нуклеарной семьи современного типа. "Сказочная семья" этого периода так же, как и всех предыдущих, основана на браке. Но если архаичный древнейший брак — это средство достижения героем каких-либо благ, например, волшебных предметов ("Молодильные яблоки"), брак древнего периода является целью, ради которой совершаются подвиги. Недаром сказки часто завершаются — "честным пирком, да за свадебку". В третьем периоде брак выступает как данность, как то, после чего ведется повествование.



Сами внутрисемейные отношения здесь лишены налета идеализации, так свойственной второму периоду, и зачастую могут принимать форму распрей: между братьями или сестрами, между отцом и детьми, между супругами. Появляются мотивы "злой жены" или ее супружеской неверности: прежняя иерархия с приоритетом мужа переворачивается", обнаруживая главенство жены в семейных отношениях, но это главенство связано не с особыми магическими способностями женщины, как в архаичной сказке, а с ее скверным характером и забитостью мужа (как в "Сказке о рыбаке и рыбке"). Появляются темы обездоленной падчерицы ("Морозко"), хитрой матери, желающей погубить сына-царевича "ради полюбовника" ("Притворная болезнь"); младшей сестрицы, несущей наказание за злые действия старших сестер и вынужденной "трое железных башмаков износить, трое посохов железных изломать, трое колпаков железных порвать", прежде чем обрести мужа ("Финист — Ясный Сокол"), и пр.



Таковы на материале анализа сказки основные периоды социогенеза семейных отношений, связанного с историческими эпохами становления семьи как социального института. И детской сказке, не только нашла свое отражение эволюция семьи с древнейших времен, но и запечатлена обобщенная оценка семейных отношений каждой из эпох. Основные социальные ценности, позитивные установки, четкие полоролевые и эстетические образцы, вероятно, были сформированы во вторую эпоху, которую можно было бы назвать классической (патриархальной).



Сказка, обнаруживая в себе пласты "различной древности", дает представление (особенно в своих ранних периодах) об идеальной семье, а значит, как справедливо отмечает В.Я. Пропп: "Сказка - не только вчерашний день, но мечта о будущем" [Пропп, 1976. - С. 143].



Являясь выражением общественного сознания прошлого, детская сказка сама формирует определенные аспекты индивидуального сознания настоящего и будущего. Как социогенетическая; инварианта, относительно стабильная на протяжении веков, сказка является одним из самых чистых и живительных источников формирования у ребенка эстетических эталонов и представлений, в частности, об идеальной семье, семейном счастье. Эти "сказочные представления" могут впоследствии активно влиять на личность взрослого человека.



Нам не известны исследования, в которых был бы дан анализ воздействия социогенетического, в частности, сказочного наследия на представления зрелой личности. Вместе с тем художественная литература дает нам блестящие образцы такого анализа. Так, И.А. Гончаров пишет о детстве Обломова: "...Он в бесконечный зимний вечер робко жмется к няне, и она нашептывает ему о какой-то неведомой стране, где нет ни ночей, ни холода, где совершаются чудеса, где текут реки меду и молока, где никто ничего круглый год не делает, а день-деньской только и знают, что гуляют все добрые молодцы, такие, как Илья Ильич, Да красавицы, что ни в сказке сказать, ни пером описать... Взрослый Илья Ильич, хотя после и узнает, что нет добрых волшебниц, хотя и шутит он с улыбкой над сказаниями няни, но улыбка эта не искренняя, она сопровождается тайным вздохом: сказка у него смешалась с жизнью, и он бессознательно грустит подчас, зачем сказка не жизнь, а жизнь не сказка... И старик Обломов, и дед выслушивали в детстве те же сказки, прошедшие в стереотипном издании старины, в устах нянек и дядек, сквозь века и поколения" (Курсив мой. – В.А.) (Гончаров, 1965. - С. 138 – 139).



Влияние сказки на формирование личности ребенка XIX в. трудно переоценить; известно, что А.С. Пушкин с восторгом говорил о сказках: "Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!", а что такое сказка для ребенка XX в.? По мнению А.В. Запорожца, ценность сказки в том, что "она способствует активному сопереживанию персонажам, постановке себя на их место, действию как бы от их лица", благодаря сказке во многом открывается смысл и моральная значимость человеческих поступков (Запорожец, 1948. - С. 54). А с точки зрения К.И. Чуковского, "...до семи-восьмилетнего возраста сказка для каждого нормального ребенка есть самая здоровая пища — не лакомство, а насущный и очень питательный хлеб" (Чуковский, 1981.-С. 429).



Социогенетический инвариант сказке в онтогенезе



Ответ на вопрос о месте сказки в социализации современного ребенка, в формировании его представлений о семейных отношениях может быть получен с помощью экспериментально-психологического анализа. Существуют ли и в какой форме в сознании современного ребенка и его поведении социогенетические формулы прошлого, в частности, историко-культурные типы семейных отношений? При этом во всем многообразии обобщенных характеристик (типов) семейных отношений нас, прежде всего, будет интересовать аспект полоролевых стереотипов и представлений о типично женских и типично мужских эталонах поведения в культуре.



Построить такой эксперимент, с нашей точки зрения, оказывается возможным благодаря тому, что сложившийся тип семейных отношений, который усваивает ребенок, фиксируется не только в идеальных образцах-установках, но реально "опредмечивается" в окружающих ребенка материальных объектах, запечатлевается в них (достаточно вспомнить семейные реликвии). За миром предметов отчетливо просматривается мир семьи и личностная перспектива социальной позиции ребенка, реальных и идеальных полоролевых представлений.



Смена социальной позиции ребенка в ситуации принятия им той или иной социальной роли (отца или матери, сказочного персонажа определенного пола и себя в будущем) позволяет обнаружить определенный пласт динамических смысловых образований личности ребенка в семье и обществе, обусловленный социогенезом семейных отношений. В соответствии с методическим принципом смены социальной позиции ребенка в деятельности и благодаря механизму идентификации со сказочными персонажами ребенок-дошкольник усваивает идеальный тип отношений, представленный в описании жизни сказочных героев. Методикой, реализующей принцип смены социальной позиции ребенка в ситуации принятия им социальной роли, является разработанная нами методика "Лото". Она заключается в том, что ребенок, имея набор карточек с изображением различных предметов реальной и сказочной жизни, должен разложить их по заданию экспериментатора так, чтобы на его планшете оказывались предметы "для мамы", "для папы", а также для сказочных персонажей - Василисы Премудрой и Ивана-Царевича. Таким образом, ребенок последовательно ставился в позицию того или иного лица посредством предметов, которые отражали тип взаимоотношений в реальной семье и в семье сказочной, с точки зрения полоролевых стереотипов поведения.



Дети-дошкольники 4,5 — 6,5 лет в первой серии эксперимента распределяли карточки с изображением предметов на "мамином" и "папином" планшетах. Набор карточек включал как чисто женские (спицы и клубок шерсти; помада и духи и пр.), так и чисто мужские (футбольный мяч, бритвенный прибор, молоток с гвоздями и др.), так и нейтральные по характеру предметы, т.е. предметы отдыха и быта (кресло, телевизор, пылесос и др.), а также "сказочные" предметы (сапоги-скороходы, волшебную палочку и пр.). Именно при раскладе детьми нейтральных предметов особенно отчетливо проявился характер взаимоотношений в семье, распределения в ней ролей и обязанностей между взрослыми, а сказочные предметы раскладывались на "волшебные" и "неволшебные". Затем из всего комплекта карточек каждый ребенок должен был выбрать карточки с теми предметами, которые понадобятся ему во взрослой жизни. Этот этап является наиболее важным для анализа того, как идеальные образцы семейных отношений, дошедшие до нас в описаниях сказочной семьи, влияют на детские представления о семейных отношениях, как они пересекаются и пересекаются ли с современными.



Результаты исследования оказались следующими: большинство дошкольников все нейтральные предметы раскладывали так, что на "мамином" планшете оказывались, как правило, карточки, изображающие предметы домашнего обихода и хозяйственных работ (швабра, пылесос, даже молоток с гвоздями и т.д.). А на "папином" — карточки с изображением предметов отдыха и спорта (телевизор, книги и газеты, диван, теннисные ракетки и т. д.).



Достаточно убедительно дети демонстрировали свои представления о распределении обязанностей в современной семье и отношения к кругу занятий мамы и папы в его доме. Отмечались случаи, когда родители заменялись детьми сказочными персонажами, символизирующими исторически сложившиеся типы полоролевого поведения, например, Иваном-Царевичем и Василисой Премудрой. Но оказалось очевидным, что дошкольники уже пятого года жизни имеют достаточно четкие представления о традиционно мужских или женских сферах деятельности и эталонах поведения. Поэтому они не отдавали Ивану-Царевичу мягкий диван, а Василисе Премудрой молоток с гвоздями, что свидетельствует о тех существенных сдвигах в полоролевых позициях мужчины и женщины в современной семье, о переворачивании исконных, зафиксированных в культуре образах маскулинности и фемининности.



В то же время для мальчиков и для девочек оказываются достаточно притягательны те моральные эталоны мужественности и женственности, зафиксированные в сказочных персонажах. Особенно притягателен для детей образ чудесной невесты, а затем супруги Василисы Премудрой, воплощающий в себе исконно русский, патриархальный и буквально домостроевский идеал женщины — мудрой жены и Ненаглядной Красоты [Шамаева, 1996].



В процессе эксперимента с детьми проводилась беседа, последний вопрос которой касался детских представлений о будущем: "Какие из предметов тебе понадобятся, когда ты станешь совсем взрослым?" Ребенок в своей "модели будущего" отражает то представление о семье, которое у него сложилось, поэтому почти все дети на этот вопрос отвечали сразу: "Ну, конечно, папины" (мальчики) или "Ну, конечно, мамины" (девочки), что свидетельствовало о формировании половой идентичности ребенка, при этом главным образом родитель того же пола, что и ребенок, является моделью идентификации. Так оказалось, что у мальчиков выбор предметов "для себя взрослого" состоял из 66% предметов "для папы", а у девочек — из 77% предметов "для мамы". Для своей будущей семьи дети выбирали также и сказочные волшебные предметы: ковер-самолет, говорящее зеркальце, скатерть-самобранку и др., "обеспечивающие" красивую, интересную — "сказочную" жизнь.



Таким образом, в сказках ребенку открывается "идеальный" тип взаимоотношений и соответствующие полу образцы, поведения, имеющие культурно-историческую природу. Предложенные детям картинки с изображением предметов реальной и сказочной жизни становились стимулом для воспроизведения обобщенной картины семейных отношений, которые открываются ребенку как нормативные через позиции родителей, в частности, в распределении семейных обязанностей. Кроме того, вырисовывается картина социальных отношений, зафиксированная в сказках, поскольку именно в сказках перед ребенком предстает более широкий мир — мир человеческих отношений вообще.



Нельзя не выразить в этой связи солидарность с мнением о сказке оригинального русского философа и исследователя кн. Е.Н. Трубецкого: "...сказка заключает в себе богатое мистическое откровение, ее подъем от житейского к чудесному, ее искание "иного царства" представляет собою великую ценность духовной жизни и несомненную ступень в той лестнице, которая приводит народное сознание от язычества к христианству" (Трубецкой, 1997. — С. 426).



Идентификация с родителями и усвоение ребенком типа отношений в семье определяют формирование у него "модели будущего". Идентификация ребенка со сказочными персонажами, а в дальнейшем и с другими литературными героями служит обогащению этой модели.