ГОСЮ-ВИОЛОНЧЕЛИСТ

[skazochnay]

Автор: Миядзава Кэндзи
(из книги 'Звезда Козодоя')

Госю играл на виолончели в городском синематографе.

Его считали не слишком хорошим музыкантом. И не потому, что он был таким уж скверным виолончелистом, просто он был самым слабым среди остальных оркестрантов, и его постоянно ругал дирижер.

Как-то раз оркестранты, сев полукругом, репетировали Шестую симфонию, которую должны были исполнить на предстоящем городском вечере.

Трубы оглушительно гудели.

Скрипки напевали, как двухцветный ветер.

А кларнеты в такт подпевали им.

Госю, крепко сжав губы и вытаращив глаза от усердия, уставился в ноты, стараясь не отставать от других.

Вдруг дирижер хлопнул в ладоши. Все остановились, повисла тишина. Дирижер закричал:

- Опоздала виолончель! То-о-тэ-тэ, тэ-тэ-тэй. Отсюда еще раз! Начали!
читать дальше
Музыканты снова начали с предыдущей цифры. Госю, пунцово-красный, обливаясь потом, с трудом преодолел то место, на котором споткнулся. Только он вздохнул с облегчением, как дирижер опять хлопнул в ладоши.

- Виолончель, фальшивишь! Что мне с тобой делать, а!? Нет времени у меня, чтобы опять вас до-ре-ми учить!

Музыканты сочувственно уткнулись в ноты, тихонько наигрывая свои партии. Госю поспешно стал настраивать виолончель. Виноват в этом был не только Госю - виолончель у него была не самая лучшая.

- Начнем с предыдущей фразы. Начали!

Все снова заиграли. Госю, сжав губы, старался изо всех сил. Все шло без сучка и задоринки. Но только все успокоились, как дирижер опять грозно хлопнул в ладоши. У Госю екнуло сердце, но, к счастью, на сей раз провинился не он. Точно так же, как до этого делали другие, когда его отчитывал дирижер, Госю склонился над нотами, притворившись, что глубоко задумался.

- Начнем со следующей фразы. Начали!

Как только оркестр снова заиграл, дирижер вдруг затопал ногами и закричал:

- Нет! Ничего не получается! Здесь, так сказать, самое сердце симфонии! А вы устроили какой-то трам-тарарам. Господа, до выступления осталось лишь десять дней. Подумайте, если мы, профессиональные музыканты, уступим всякому сброду любителей - кузнецам, мальчишкам на побегушках из сахарных лавок... наша репутация погибнет! А с тобой, Госю, больше всего хлопот! Никакой выразительности. Никаких эмоций - ни гнева, ни радости. И все не в такт. Играешь так, будто плетешься за остальными в ботинках с развязанными шнурками. Ты всех подведешь, если и дальше будешь так играть. Если наш славный оркестр 'Венера' осрамится из-за тебя, Госю... Смотри у меня! Сегодняшняя репетиция закончена. Отдыхайте и приходите завтра ровно в шесть.

Музыканты поклонились дирижеру, после чего одни, достав сигареты, зачиркали спичками, другие направились к выходу. А Госю, сжимая свою виолончель, похожую на грубый деревянный ящик, отвернулся к стене и, скривив губы, расплакался. А когда он, наконец, успокоился, то тихонько принялся наигрывать свою партию еще раз с самого начала.

Поздно вечером Госю вернулся домой с большим черным свертком. Он жил один на заброшенной мельнице, стоявшей на берегу речки на самой окраине городка. По утрам он обычно ухаживал за овощами в своем маленьком огородике: подвязывал ветки помидоров, собирал в капусте гусениц, а после обеда уходил на работу. Вернувшись после той злополучной репетиции, Госю зажег лампу и стал развязывать свой сверток. Это была его старая дребезжащая виолончель. Он бережно положил ее на пол, схватил стакан с полки, зачерпнул воды из ведра и стал жадно пить.

Потом Госю мотнул головой, сел на стул и начал играть сегодняшнюю симфонию, да так напористо и грозно, будто тигр. Он много раз повторял пьесу, перелистывая ноты, размышляя - словом, очень старался.

Уже перевалило за полночь, Госю уже ничего не соображал от усталости. Лицо раскраснелось, глаза налились кровью. Вид у него был ужасный, казалось, он вот-вот упадет и лишится чувств...

Вдруг кто-то постучал в дверь.

- Хошу, ты что ли? - крикнул Госю, как во сне.

Дверь открылась, и в дом вошел большой трехцветный кот, которого Госю видел и раньше. Кот еле передвигался, таща за собой незрелые помидоры из огорода, положил их перед Госю и сказал:

- Ох, устал! Как же трудно таскать тяжести!

- Что это? - спросил Госю.

- Это гостинцы. Кушайте, - ответил кот.

От этих слов Госю, и так-то злой после сегодняшней репетиции, просто взорвался и начал ругаться.

- Кто просил тебя приносить эти помидоры, а?! Ты думаешь, я буду есть твое угощение? Тем более что это помидоры с моего огорода! Ты же сорвал их еще зелеными! Так вот значит, кто грыз у меня помидорные стебли и топтал огород! Убирайся! Чертов кот!

Кот пожал плечами, прищурился и с хитрой ухмылкой на морде сказал:

- Прошу не ругаться, сэнсэй. Это вредно для вашего здоровья. Сыграйте лучше 'Грезы' Шумана. А я вас послушаю.

- А ты тут не умничай! Нашелся тут, кот ученый.

Госю злобно думал, что же ему делать с этим нахалом.

- Пожалуйста, не стесняйтесь. Пожалуйста. Я заснуть не смогу, пока не послушаю, как вы играете.

- Нахал, нахал, нахал!!!

Госю побагровел, затопал ногами и закричал, как дирижер сегодня. Но потом передумал и сказал:

- Ну, ладно, сыграю.

Словно задумав что-то, Госю запер дверь, закрыл окна и потушил лампу. Полкомнаты было залито светом луны.

- А что играть?

- 'Грезы'. Романтичного Шумана! - ответил кот, потирая морду.

- Вот это, что ли, 'Грезы'?

Виолончелист разорвал свой носовой платок, заткнул кусками ткани уши и оглушительно громко заиграл пьесу 'Охота на тигров в Индии'.

Какое-то время кот слушал, наклонив голову, но вдруг захлопал глазами и с со всех ног рванул к двери. Он с разбегу врезался в нее, но дверь не открылась. Кот растерялся, поняв, что совершил роковую ошибку. Удар был таким сильным, что искры полетели из его глаз и закрутились вокруг усов и носа. В носу защекотало так сильно, что коту нестерпимо захотелось чихнуть. Он больше не силах был выносить эти ужасные звуки. Воодушевившись, Госю стал играть еще громче.

- Будет, сэнсэй! Будет! Умоляю вас, хватит играть! Не стану больше вами командовать, сэнсэй!

- Помалкивай! Тигра уже вот-вот поймают!

Кот очень страдал, крутился волчком, прыгал на стену и оставлял на ней следы, какое-то время светящиеся синим светом. В конце концов, он стал наматывать вокруг мучителя круги, как колесо ветряной мельницы.

У Госю немного закружилась голова, и он сказал:

- Ладно, прощаю тебя, - и перестал играть.

Тогда кот сказал, как ни в чем не бывало.

- Сэнсэй, сегодня вы играли как-то немного непривычно.

Госю надулся, машинально вытащил сигарету, сунул в рот и, достав спичку, спросил:

- Ну, как ты? Как себя чувствуешь? Покажи-ка язычок!

Кот высунул свой острый, длинный язык, будто дразнил Госю.

- Ага, немного обложен... - сказал виолончелист, чиркнул спичкой об язык кота и закурил.

Испуганный кот разинул пасть и, вертя языком, пулей рванул к двери, ударился об нее головой, отшатнулся, опять стукнулся лбом, пытаясь вырваться наружу.

Госю некоторое время с любопытством наблюдал за этой сценой, потом сказал:

- Так и быть, выпущу. Больше не приходи, дурачок!

Виолончелист отпер дверь и засмеялся, увидев, как кот стремглав помчался через густые колосья мисканта. Наконец, к нему пришло облегчение, и спустя несколько минут он уже спал крепким сном.

Вечером на следующий день Госю опять пришел домой со своим черным свертком за спиной. Он жадно попил воды и принялся играть на виолончели так же энергично, как и вчера. Перевалило за полночь, минул час ночи, два ночи, а Госю все играл и играл. Он уже совсем потерял счет времени, когда кто-то постучал по крыше.

- Опять ты, кот? Тебе мало показалось?!

Через дырку в потолке со свистом влетела серая птичка и села на пол. Это была кукушка.

- Ну надо же, птица явилась! А у тебя-то какое ко мне дело? - спросил Госю.

- Хочу учиться музыке, - простодушно ответила кукушка.

- Ах, музыке! Но твоя песенка - просто ку-ку, ку-ку! - смеясь, сказал Госю.

На это кукушка очень серьезно сказала:

- В этом-то все и дело! Кажется, это очень просто, но на самом деле трудно.

- Что же в этом трудного? Наверное, долго куковать трудно, а просто ку-ку проще простого.

- Есть некоторые трудности. Например, вот так - ку-ку, а еще можно и по-другому - ку-ку. Совсем два разных ку-ку, не правда ли?

- Ничем не отличаются.

- Вы просто не разбираетесь. Можно прокуковать десять тысяч раз, и все будет по-разному.

- Это ваше кукушкино дело. Раз ты во всем так хорошо разбираешься, зачем я-то тебе понадобился?

- Я хочу научиться правильно петь - до-ре-ми-фа.

- Дрянь эти гаммы!

- Но мне действительно нужно учиться перед заграничной поездкой.

- Дрянь эта заграница!

- Сэнсэй, прошу вас, научите меня. Я спою вслед за вами.

- Ты мне уже надоела. Так и быть, сыграю, но только три раза, а потом ты сразу уйдешь. Ладно?

Госю взял виолончель, настроил ее и сыграл гамму - до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до. А кукушка торопливо замахала крыльями и сказала:

- Не так, сэнсэй, не так! Вы не так играете!

- Ты мне надоела! Тогда сама спой!

- Надо так, - кукушка немножко наклонилась вперед, приготовилась и прокуковала один раз: 'ку-ку'.

- И что, это до-ре-ми-фа? У вас что до-ре-ми-фа, что Шестая симфония - одно и тоже!

- Это неверно.

- Что неверно?

- Трудно тем, что мы повторяем это много раз.

- Вот так? - виолончелист опять взял виолончель и стал играть без остановки подряд: 'ку-ку, ку-ку, ку-ку'.

Кукушка очень обрадовалась и начала подпевать. Она чуть пригнула голову и старательно выводила свое 'ку-ку'.

У Госю разболелись руки, и он сказал:

- Закончим на этом. - И остановился.

Кукушка продолжала куковать еще несколько секунд, а затем, посмотрев на него с упреком, тоже замолчала.

Госю разозлился и сказал:

- Знаешь что, птаха! Все, хватит, лети-ка ты домой!

- Пожалуйста, сыграйте еще раз. Все вроде нормально, хотя по-прежнему немножко не то.

- Что?! Как ты смеешь учить меня? А ну, уходи!

- Сыграйте еще раз! Пожалуйста!

Кукушка несколько раз поклонилась.

- Ладно. Только в последний.

Госю взял смычок. Кукушка вдохнула и сказала:

- Постарайтесь играть как можно дольше, - и еще раз поклонилась.

- Надоест ведь! - сказал Госю с горькой улыбкой на лице и заиграл.

Кукушка опять стала серьезной и, наклонившись вперед, старательно закуковала. Сначала Госю играл с раздражением, но чем дольше играл, тем яснее понимал, что птица вернее, чем он, берет ноты. До-ре-ми-фа. И чем дальше, тем она пела все лучше и лучше.

'От такой ерунды я и сам птицей стану', - подумал Госю и вдруг остановился.

Кукушка качнулась, словно ее хлопнули по голове, пропела свое 'ку-ку, ку-ку, ку-ку' и замолчала. А затем с укоризной посмотрела на Госю и сказала:

- Почему вы остановились? У нас, кукушек, даже самая слабая птица поет, пока кровь из горла не хлынет.

- Что за наглость! Сколько я еще могут подражать твоему дурацкому ку-ку! Уходи отсюда! Смотри. Уже светает! - Госю указал пальцем на окно.

Небо на востоке окрасилось серебристым светом, и по нему одна за другой бежали на север черные тучи.

- Играйте, пока не появится солнце. Еще раз. Еще немножко, пожалуйста!

Кукушка опять поклонилась.

- Замолчи, беспечная глупая птаха! Убирайся, а то я тебя ощиплю и съем на завтрак!

Госю топнул ногой

Напуганная кукушка порхнула к окну, но сильно ударилась головой о стекло и упала.

- Там же стекло, глупая ты птица! - Госю поспешно встал и пошел открывать окно, однако оно у него не всегда открывалось легко.

Пока Госю дергал на себя раму, кукушка опять бросилась к стеклу, ударилась и упала. Из клюва потекла кровь.

- Подожди! Я сейчас открою.

Когда Госю приоткрыл окно на два суна, кукушка пристально посмотрела в небо, будто решила, что на сей раз уж ни за что не промахнется, и стремительно взлетела. Разумеется, она лишь сильнее ударилась о стекло, упала вниз и несколько секунд лежала неподвижно. Как только Госю протянул к ней руку, чтобы выпустить через дверь, она вдруг открыла глаза и подпрыгнула, собираясь еще раз броситься на стекло. Госю ногой ударил в окно. Стекла со звоном вылетели, и окно с пустой рамой вывалилось на улицу. Через пустую дыру окна стрелой вылетела кукушка. Она летела дальше и дальше, пока не скрылась из виду. Госю некоторое время с отсутствующим выражением смотрел в небо, потом свалился в угол комнаты и заснул.

На следующий день вечером Госю опять играл на виолончели до поздней ночи. Утомившись, он встал, чтобы попить воды, и тут кто-то постучал в дверь.

Госю решил, что сразу же выгонит взашей любого, и встал на пороге, сжимая в руке стакан. Дверь немного приоткрылась, и вошел барсучонок. Госю, открыв дверь пошире, топнул ногой и грозно сказал:

- Эх, барсучонок, знаешь, что такое барсучий суп?

Барсучонок растерянно посмотрел на него, сел на пол, недоуменно склонил головку набок, подумал и через несколько секунд сказал:

- Я не знаю, что такое барсучий суп.

При взгляде на его мордочку, Госю чуть не прыснул от смеха, но сдержался и принял грозный вид.

- Тогда я тебе расскажу. Барсучий суп - это когда такого барсука, как ты, варят вместе с капустой, солят и подают мне на обед. Понятно?!

Барсучонок с еще большим замешательством ответил:

- Но... мой папа мне сказал, что Госю-сэнсэй очень добрый человек, и его не стоит бояться. И отправил меня к вам учиться.

Госю, наконец, засмеялся.

- А чему ты хочешь учиться? Видишь, я очень занят. И спать хочу.

Барсучонок внезапно оживился и сделал шаг вперед.

- Я барабанщик. Мне велели прорепетировать с виолончелью.

- Что-то не вижу я твоего барабана.

- Да вот же он, - барсучонок достал из-за спины две палочки.

- И что будем играть?

- Сыграйте, пожалуйста, 'Веселый извозчик'.

- Что за 'Веселый извозчик' - джаз, что ли?

- Вот ноты, - сказал барсучонок, достав из-за спины нотный лист.

Госю взял его и засмеялся.

- Какая-то странная пьеса... Ну, сейчас сыграю. А ты будешь барабанить, да?

Госю начал играть, поглядывая краем глаза, что будет делать барсучонок.

А он начал стучать своими палочками по корпусу виолончели под самой кобылкой, отбивая ритм. Барабанил барсучонок неплохо, Госю про себя подумал, что играть дуэтом очень интересно.

Когда они доиграли пьесу до конца, барсучонок о чем-то задумался, склонив голову набок. И, наконец, сказал:

- Госю-сэнсэй, чуднo вы запаздываете, когда играете на второй струне. Я все время спотыкался.

Госю поразился. И правда, ему еще со вчерашнего дня стало казаться, что эта струна давала звук позже, чем он ожидал, как бы он ни старался играть быстрее.

- Да, может быть. Виолончель-то плохая, - грустно ответил Госю.

Барсучонок с сочувствием на мордочке подумал еще и сказал:

- А что в ней плохого? Давайте еще раз сыграем!

- Давай.

Госю начал играть. Барсучонок отбивал ритм, как и раньше, время от времени склоняя головку и прислоняя ушко к виолончели. Когда они доиграли до конца, посветлело смутное небо на востоке.

- Уже светает! Спасибо большое! - сказал барсучонок, поспешно положив ноты и палочки на спину, привязал их резинкой, и, поклонившись Госю несколько раз, выскочил на улицу.

Госю какое-то время вдыхал свежий воздух, проникавший в комнату через разбитое окно. Потом быстренько прыгнул в постель, чтобы хоть немножко поспать перед рабочим днем.

Всю следующую ночь Госю опять играл на виолончели, а когда к рассвету задремал от усталости над своими нотами, кто-то опять постучал в дверь. Стук был едва слышен, но Госю сразу уловил его, так как к нему теперь стучались каждую ночь, и крикнул: 'Входи!'.

В дверную щель вошла мышь, за ней - малюсенький мышонок, они быстро просеменили к Госю. Мышонок был не больше ластика, и, поглядев на него, Госю не смог сдержать смеха. А мать-мышь, не понимая, отчего он смеется, оглянулась по сторонам, потом подошла к Госю, положила перед ним зеленый каштан, почтительно поклонилась и сказала:

- Сэнсэй, ребеночек мой очень болен, почти при смерти. Спасите его, пожалуйста.

- Но я же не врач! - воскликнул Госю, растерявшись.

Мать-мышь, потупив голову, помолчала несколько секунд, а затем решительно сказала:

- Неправда это, сэнсэй! Ведь вы каждый день так здорово лечите всех больных!

- Ничего не понимаю!

- Ведь благодаря вам вылечились бабуля-зайчиха, барсук... Вы вылечили даже злую совку, а моего маленького не хотите пожалеть. Вот горе-то!

- Это какое-то недоразумение! Я никогда не лечил совок. Правда, вчера ночью у меня был барсучонок, и мы с ним играли дуэтом.

Госю смущенно посмотрел на мышонка и улыбнулся.

Мать-мышь горько заплакала.

- О-о-о, почему ребенок мой не заболел раньше! Еще недавно здесь такой грохот стоял, а стоило моему ребенку заболеть, все стихло. И играть вы больше не хотите, как я ни умоляю. Бедное мое дитя!

Госю удивленно воскликнул:

- Что ты говоришь?! Когда я играю на виолончели, от болезни излечиваются зайцы, совки... так, что ли?

Мышь, потирая глаза лапкой, сказала:

- Да, если болеют звери, живущие по соседству, то они приходят сюда, сидят под полом вашего дома и лечатся.

- И что, помогает?

- Да, кровь во всем теле начинает бежать быстрей, больному становится лучше - замечательное состояние! Кто-то прямо здесь выздоравливает, кто чуть позже, когда до дома доходит.

- Так-так... значит, когда гремит моя виолончель, вам легче, как от лечебного массажа. Все ясно! Тогда сыграю.

Госю со скрипом настроил инструмент, осторожно двумя пальцами подхватил мышонка и засунул его в корпус виолончели.

- Я буду с ним! Это разрешено в любой больнице! - крикнула мать-мышь и, будто обезумев, бросилась к виолончели.

- Ты тоже хочешь внутрь?

Виолончелист хотел положить в виолончель и мать-мышиху, но она засунула внутрь только голову.

Перебирая лапками, она крикнула мышонку:

- Ты в порядке? Ты упал нормально? Ты правильно поставил ноги, как я тебя учила?

- Да. Нормально упал, - тонким-тонким голоском пропищал изнутри мышонок.

- Ну, все будет хорошо, только не плачь.

Госю положил мать-мышь на пол, затем взял смычок и начал громко играть какую-то рапсодию. А мать-мышь с беспокойством слушала, как играет Госю, и, наконец, не вытерпев, сказала:

- Хватит! Выпустите его, пожалуйста!

- Как?! Это все?

Госю наклонил виолончель, подложил руку под отверстие, а вскоре выполз мышонок. Госю молча спустил его на пол. Мышонок, крепко закрыв глаза, дрожал всем телом.

- Ну, как? Как ты себя чувствуешь? Лучше?

Не ответив, мышонок еще некоторое время дрожал, не открывая глаз, а затем открыл их и кинулся наутек.

- Ах, выздоровел! Благодарю вас, благодарю вас!

Мать-мышь тоже побежала было следом, но потом подошла к Госю и поклонилась ему.

- Благодарю вас! Благодарю вас! - повторила она еще раз десять подряд.

Госю стало их жалко, и он спросил:

- Кстати, вы едите хлеб?

А мышь испуганно оглянулась по сторонам и ответила:

- Нет, нет. Хоть и знаем, что хлебушек сделан из пшеничной муки. Как ее замесят, да испекут, такой, говорят, он мягонький и вкусненький получается. Но мы ни за что не забрались бы в ваш шкаф. Тем более что мы вам так обязаны...

- Я не об этом. Просто спросил, едите ли вы хлеб. Значит, едите. Подожди. Сейчас дам хлеба больному ребенку.

Госю положил свою виолончель на пол, отломил ломоть хлеба, лежавшего в шкафу, и положил его перед мышью.

Мышь чуть с ума не сошла, стала плакать и смеяться, затем поклонилась, бережно схватила зубами ломоть хлеба и выбежала из дома, пропустив мышонка вперед.

- Уф! Как устаешь от общения с мышами.

Госю свалился на кровать и сразу же заснул крепким сном.

Прошло пять дней. А на шестой день вечером музыканты оркестра 'Венера' уходили со сцены дома культуры с пылающими от румянца лицами. Шестая симфония была исполнена на ура. В зале еще гремели бурные аплодисменты. Дирижер, сунув руки в карманы, медленно ходил за кулисами, будто ему не было никакого дела до аплодисментов, но на самом деле он был очень доволен. Одни музыканты доставали сигареты и закуривали, чиркая спичками, другие убирали инструменты в футляры.

В зале по-прежнему гремели овации. Они становились все громче и громче, превратившись в такой ужасающий грохот, который, кажется, невозможно произвести ладонями. За кулисы зашел конферансье с большой белой лентой на груди и сказал:

- Публика вызывает на бис. Не могли бы вы сыграть какую-нибудь коротенькую вещицу? Что-нибудь?

Дирижер резко ответил:

- Нет! После такого крупного произведения мы не можем сыграть 'что-нибудь'.

- Тогда прошу вас, господин дирижер, выйти на сцену и сказать хоть несколько слов.

- Не могу. Госю, выступи ты, сыграй что-нибудь.

- Я? - ошеломленно произнес Госю.

- Да, ты. Ты, - сказала первая скрипка, подняв голову.

- Ну, давай, ступай, - повторил дирижер.

Музыканты чуть ли не силой принудили Госю взять виолончель и вытолкнули на сцену. Когда он, крайне смущенный, вышел с дырявой виолончелью, слушатели еще громче зааплодировали, обрадовавшись, что сейчас им сыграют на бис. Кто-то в зале даже крикнул: 'Ура!'

'Как можно так издеваться над человеком. Ну, что же... Сыграю им 'Охоту на тигров в Индии' - решил Госю, успокоившись, и вышел на середину сцены.

Он стал играть 'Охоту на тигров в Индии', словно разъяренный слон, так же грозно, как в тот вечер, когда к нему пришел кот. Публика замерла, обратившись в слух. А Госю играл и играл. Он сыграл музыкальную фразу, на которой у бедного кота из глаз полетели искры. А затем сыграл фразу, во время которой кот несколько раз ударился о дверь.

Доиграв, Госю без оглядки убежал со сцены, так же, как тот кот. За кулисами дирижер и остальные музыканты сидели тихо, не моргая, будто только что спаслись от стихийного бедствия. Госю, решив, что все пропало, поспешно прошел мимо, шлепнулся на скамью и положил нога на ногу.

Музыканты разом повернулись к Госю и посмотрели на него. На их лицах не было видно ни тени насмешки.

'Какой странный вечер!' - подумал Госю.

Дирижер встал и сказал:

- Госю, ты молодец! Простой пьеской привлек столько внимания. Как у тебя получилось настолько продвинуться за какую-то неделю? Десять дней назад ты был просто ребенком, а сейчас - настоящий боец! Видишь, стоит как следует постараться, и все получится.

Музыканты тоже встали, подошли к Госю и сказали ему: 'Молодец!'

- Здоровый он парень. Обычный человек просто умер бы, если б столько репетировал, - сказал дирижер себе под нос.

Поздно вечером Госю вернулся домой.

Он жадно выпил воды, открыл окно и, глядя в небо, куда улетела кукушка, сказал:

- Кукушка, извини меня! Я вовсе не сердился на тебя тогда.


Это рассказ, но его вполне можно читать (и воспринимать) как сказку. )