Зимняя сказка

[Саша Гаспаччо]

С Н Е Ж Н Ы Й Ш А Р
святочный рассказ

Мальчишки таскали в коллектор теплоцентрали новогодние подарки уже дней пять, начиная с католического рождества. Только Яшка лежал на картонном ложе под взопревшими толстыми трубами и никуда не выходил. Хворал с тех пор, как застрял ногой в железнодорожной стрелке. К счастью, поезда по тому пути давно не ходили. Однако проторчал зажатым в рельсинах всю промозглую декабрьскую ночь и окоченел до костей. На утро рабочие освободили. Прихромал к заветной крышке люка на задворках вокзала, но так ослаб, да и жар крутить начал, еле сдвинул увесистый чугунный круг в сторону, а задвинуть уже не смог. Рухнул на дно по ржавым скобам, забился под трубы, скрючился в ознобе младенчиком утробным, сквозь марево слышал, ругаются пацаны на него, всё укрытие выстудил. Чуял, как потом щупали лоб, тормошили, укутывали в шаблы всякие, доносилось: «Сомлел Яшка, врача бы ему!» Только какой врач в эти катакомбы смердящие полезет! Равнодушно подумалось Яшке: «Хана мне…» и мир исчез.
Но через семь дней очнулся. Как в дымке всё вокруг. Только брезжит дряблый огонёк свечи в закопчённой консервной банке, давно выеденной, и приспособленной под канделябр. Удивился даже маленько, забыл в беспамятстве, что бездомный, снилось ему, живёт в солнечной квартире, бабуля пичкает манной кашей, а он не хочет, капризничает. Эх, вот сейчас бы кашки той, размазни тёплой из бреда болезненного! Странно, не помнил наяву Яшка бабулю свою, а во сне вон пришла, да ещё и с тарелкой дымящейся белой каши, неужели и впрямь так было когда-то? Яшка только припомнил отца смутно, вечно пьяного, а, может, это и не отец никакой был, а так сожитель мамкин. Ну и мамку, конечно, помнил, только имя её забыл, потерялись они давненько. Поначалу мамка за спиной в платке его таскала, пела песни жалостливые по вагонам, а ножки его босенькие обок её худенького тела торчали, как крылышки ангела, в протянутую ладонь совали ей кто чего, кто деньжат, кто записочку с поминаниями, мол, в церковь сходи за нас, девка, и ему тыкали гостинчики, всегда он чего-то сосал, то печенку, то леденец, то грушку, то хлебушек сладкий. Запомнил, как уронил глазурный пряник с медовой начинкой ненароком на пол, а подобрать уже не смог, удалялась мамка, а кусок лакомый оставался в шатком проходе между лавок электрички. Яшка плакал, тянул чумазую лапку, но никто не возвратил ему вкусняшку, обидно до сих пор аж!
Однажды ранним летним днём проснулся Яшка на лавке в сквере заброшенном, мамки нет, рядом на асфальте страшная собака грызёт мосол, никого. Сидел-сидел, не идёт мамка, собака убежала, дождь колючий заклевал, Яшка сполз и поковылял куда-то. В толпе оказался. Милиционер за руку поймал, отвёл в участок. Потом сдали Яшку в приют, оттуда с большим мальчишкой сбежал за компанию. Давно это было, в детстве, а теперь Яшке уже лет семь, а, может, и все десять. Время Яшка не совсем понимал. Время завели домашние люди, чтоб самим не придумывать жизнь, а следовать по накатанной: сегодня понедельник, завтра Первомай, послезавтра ровно в девятнадцать тридцать футбол, а тридцатого числа не забыть к сестре на кладбище, потом вдруг раз – шестьдесят пять лет, как так случилось, не заметилось, вроде и не жил ещё, какая досада!
Яшка не знал вовсе, когда родился, сколько ему сейчас и когда ему срок умирать. Жил по-воробьиному – одним днём.
- С прибытием, новорожденный! – в лад Яшкиным думкам произнёс рыжий паренёк, Петька-Мухобой. Мухобоем его прозвали за ловкость ловли мух. Вот и сейчас метнул ладонь, цапнул сонную зимнюю муху, и тут же потряс кулаком возле уха, ухмыльнулся: «Гудит!», осторожно разомкнул пальцы, оторвал мушке крылья и пустил бегать по трубе. Яшка зажмурился на момент расправы, ему самому больно в лопатках сделалось, будто чего-то там отрывали.
Щербатый Витёк попробовал поймать другую муху, но она вильнула в сторону.
- Тут техника важна, – горделиво пояснил Петька, – Муху только на взлёте поймать можно, и ладонь надо навстречу ей посылать, она свернуть не сможет, манёвренность ещё не та…
- Ты мастак! – с уважением ощерился Витёк.
А Яшка заторможено произнёс:
- У меня ни разу не было дня рождения…
Пацаны с удивлением воззрились на него.
- Ты чего, не помнишь, когда родился? – хмыкнул Мухобой, но почесал макушку, вздохнул, – Я и сам не помню, но часто праздную днюху, когда хочу, тогда и веселюсь!
- Давай, у тебя сегодня будет день рождения! – предложил Витёк. – Ты всё равно будто с того света вернулся, мы думали, окочуришься!
- Сегодня нельзя, – замотал рыжей башкой Петька-Мухобой, – нынче этот народился… ну, как его… этот самый-то… сейчас…
И Петька принялся копаться в куче хлама, приговаривая: «Да где же книжка-то про него!», наконец, осчастливлено выудил на слабый свечной свет помятую маленькую книжицу с цветными картинками.
- Это Христос! – обрадовался Витёк. – Только он не сегодня родился, сегодня Новый год будет!
- Прям не сегодня! – возразил Мухобой. – Никто точно не знает, отмечать уж когда начали, а ещё и после с месяц будут праздновать!
- Намутили католики с православными, не распутаешь! – и Витёк шумно вдохнул зеленоватого киселя из целлофанового пакета, прилёг навзничь, глаза закатились, белки задрожали, ручки и ножки задёргались: хорошо Витьку!
- Я его знаю… – кивнув на книжку, промолвил тихо Яшка. Мамка на шее носила крестик, а рядом с крестиком подвязанную иконку с пристально смотрящим из неё на Яшку спокойным ликом, с длинными вьющимися волосами, колючками вокруг головы и странным светом над маковкой. Мамка показывала крестик, тыкала чёрным ногтем в буквенную вязь, читала нараспев: «Христос воскресе!», потом гладила заскорузлой ладонью глянцевую бумажку в пластмассовой рамке, приговаривая: «Это он и есть – Христос!»
Рассказывала, будто приходил Христос к людям очень давно, очень-очень, даже и не в её, мамкином детстве, а ещё раньше, и не в бабушкином, и не в пра-пра-пра-прабабушкином, а когда самые первые люди жили, вот тогда, и был он таким же бродягой неприкаянным, как мамка с Яшкой, скитался, ел, что дадут, спал, где получится, жалел всякого, и нищего, и пьяного, и больного, и придурковатого, каждому сказку сказывал, что все муки не напрасны, а ждёт за них великое счастье, рай называется, правда, после смерти, но смерть условность, бояться не её надобно, а лихой жизни. И так нежно сказывал, что все верили ему, и любили его за сказки, и до сих пор помнят о нём, верят и ждут, что придёт опять и заберёт всех с собой, потому что обещал. «А мы не лихие?» – сомневался Яшка. Мамка обнимала его, искала вшей в волосах и приговаривала: «Лихие они на блестящих машинах ездят, в квартирах с унитазами живут: за всё это поставь им выбор – тебя убить, или машину разбить, либо квартиру сжечь, так мало кто тебя выберет, сынок! Мы сполна хлебаем за грехи свои, кому уж тогда и в рай, коли не нам…»
- Кто же Христа не знает! – выдернул из нахлынувших воспоминаний Яшку Петька-Мухобой. – Наш чувачок, бомжик! Видишь, вот он где родился…
И Мухобой растворил книжку. На первой странице нарисована была овчарня, сено в клетях, овцы, старцы седые, и кроткая девушка с младенчиком на руках. А над всем этим лучилась звезда в чернильном небосводе.
- В хлеву! – вынырнул из дурмана Витёк. – В корытце его положили, из которого овец кормили, такая вот колыбелька получилась!
Яшка взял книжку и принялся рассматривать картинки. Вот младенчик подрос, вот он въезжает на осле в белокаменный город, вот уже совсем большой, идёт в просторной распашонке к реке, а там народ купается, а вот его прибивают на крест, из рук и ног струится кровь… Из светлых глаз Яшки потекли сами собой слёзы, не понимал он, зачем так жестоки люди.
- Если Христос любил всех, почему его возненавидели?
- А потому что неохота приличным гражданам признавать, что какой-то бомж лучше их знает как жить по правде, вот и решили наказать, да опростоволосились, воскрес он!
- Как воскрес? – оторопел Яшка.
- Да вот так, ибо оказалось, он – Бог.
Пацаны примолкли и посерьёзнели. Чуяли душой, что подступили к неподвластной тайне бытия и немного струхнули.
- Ну, ладно, нам пора! – хлопнул себя по коленкам Петька. – Сегодня народ весёлый, щедрый, много чего надают, так что куковать в подземелье некогда! Пошли, Витёк!
- Я с вами! – взмолился Яшка. – Возьмите меня с собой!
- Да куда тебе! – отмахнулся Мухобой. – Сиди в убежище!
- Принесём тебе колядок, не горюй! – заверил развесёлый Витёк.
И пацаны застучали подмётками вверх по металлическим дугам, вбитым в бетонированную стену колодца. Отодвинулся с грохотом люк, засиял нестерпимо ослепительный круг, вылезли мальчишки, и наглухо задвинулось небо чернотой.
Яшка взялся повнимательней рассматривать книжку про земную жизнь Христа, да заснул незаметно. Ничего не снилось ему, или забыл. Пробудился в темноте. Свеча погасла. Нос щекотали усы крысы.
- Фших отсюда! – Яшка сел, нащупал спички, зажёг свечу. Затосковал. Сколько спал он, когда ушли друзья, может, возвращались уже, или навсегда исчезли, вдруг неделя прошла, а то и год, или всё ещё Новый год сегодня…
И тут Яшка вспомнил, что нынче у него день рождения, кау у Христа! Захотелось подарков и праздника! Встретить бы вернувшихся ребят чем-нибудь вкусным в честь именин, то-то они изумятся! «Я пойду в переход!» – твёрдо и непреклонно решил Яшка. В груде натасканного хлама отыскал пальтецо, немного великоватое, излишне длинное, но тёплое, ботинок не нашлось, только кеды, но ничего, зато носки подвернулись тёплые, и шарф вязаный из шерсти, шапки не попалось, только ковбойская шляпа, истрёпанная, латаная. Вырядился и замер у скоб, ведущих наружу. Да разве преодолеешь их? Чуть было не разоблачился, да не забился обратно под трубу, но с досады на беспомощность свою разозлился сам же на себя, и остервенело вцепился в ближайшую скобу, и полез к вершине.
Увесистую крышку люка едва сдвинул, отдыхал несколько раз и опять упирался то ладонями, то лопатками и шеей, своротил-таки в сторону. Пот градом лил. А снаружи метель! И сумеречно, непонятно, то ли день ещё, то ли вечереет, то ли рассвет… Затащив тяжеленный круг обратно на люк колодца, Яшка присел тут же, привалившись к бетонному столбу, пожалел опять, что затеял невыполнимое, только отступать было поздно, не открыл бы он вновь чугунную преграду, а сидеть тут заледенеешь, стало быть, надо идти.
И Яшка встал, и пошёл. Пошатываясь, хватаясь, то за шляпную тулью, чтоб не снесло её снежной вьюгой, то за распахивающиеся полы пальто – к подземному переходу возле привокзальной станции метро.
Долго шагал, целую вечность, а вокруг всё сумрак стлался, да пурга металась, сонм пляшущих беспорядочно снежинок, забивающихся в глаза, за шиворот, в рот. Наконец различил в сером отдалении призрачные тёмные спешащие согбенные фигурки, исчезающие вдруг с поверхности земли, это спускались они в переход.
Вот и Яшка приблизился к заветным ступеням. К переходу. Уже дышало изнутри теплом, запахами курева, еды, парило дыханием, показался оранжевый свет, завиделись витрины и лица людей. Яшка воодушевился и низвергся вниз почти бегом.
А в переходе остолбенел. Сколько же сегодня народищу! Все киоски работают, и в каждый очередь, и всяк чего-то покупает! В обе стороны перехода шествует плотный человеческий поток, кто ёлку несёт, кто подарочные упаковки, кто пакеты с шампанским, и все возбуждены, улыбаются, поздравляют ни с того ни с сего встречных незнакомцев: «С наступающим!» Значит, Новый год ещё грядёт, отметил про себя радостно Яшка, и он не проспал свой день рождения, который, теперь Яшка это точно чувствовал, был именно сегодня! А в день рождения должны случаться всякие чудеса, а иначе зачем его отмечать!
Переход был полон не только торопящимися домой людьми, но и попрошайками всякого рода: пьянчугами, нищими стариками, музыкантами и бездомными. И местечка-то не виделось свободного, где мог бы приткнуться Яшка. Он хотел было поискать дружков, да сил на ходьбу не оставалось, и, потеснив кучку спящих собак, устроился среди них.
Снял ковбойскую шляпу с нечёсаных спутанных русых косм, и положил перед собой. Ноги скрестил как маленький будда, упёр локти в колени, а ладонями подпёр острые скулы. Ну вот, он готов к ожиданию чуда! Перед глазами мелькали сапоги, сапожки, сапожищи, ботинки, боты, кроссовки, красные, зелёные, коричневые, чёрные, но все проносились мимо, не задерживаясь возле перевёрнутой ковбойской шляпы ни на миг. В переходе толклось столько побирушек, что до Яшки черёд никак не доходил, а, может быть, прохожие боялись собак. Но прогнать псов Яшка не мог, они грели его, хотя всё равно он стучал зубами от холода.
«Неужели я ошибся, и чуда не будет?» – загрустил Яшка и поднял глаза на лица людей. Никто не смотрел вниз. Яшка поглядел вдаль, на стеклянные двери метро, бесконечно размахивающие створками, будто крыльями в тщетных попытках улететь на волю. И тут Яшка различил глаза, голубые, ясные, и светлые кудрявые локоны с большими белыми бантами. Принцесса! Он видел как-то раз точно такую в витрине кукольного магазина. Принцессу в голубеньком пальто вела за руку толстая усатая тётка. А принцесса несла в свободной руке стеклянный шар, внутри которого вьюжило, как только что над переходом.
Девочка приближалась и не отрывала взора от тщедушного замарашки, примостившегося среди грязных собак. Мальчик с немым восхищением взирал на неё. Губы его постепенно растягивались в блаженной улыбке, а щёки покрывались смущённым румянцем. Поравнявшись с ним, девочка порывисто протянула ему стеклянный шар, наполненный снегом, и мальчик робко принял дар.
Яшка держал снежный шар в ладонях, но смотрел не на него, а на удаляющуюся принцессу. Толстая усатая тётка спохватилась, дёрнула трепетное создание за руку и завопила: «Караул! Ограбили! Гадкий мальчишка вырвал игрушку! На помощь!» Принцесса взмолилась: «Я сама! Мама, я сама отдала!» Тётка потянула её наперекор толпе обратно, выпростала жирную руку к сидящему на гранитных плитах маленькому беспризорнику, но собаки вздыбили шерсть на холке, оскалились и зарычали.
- Фу, блохастые! А ну отдай, паршивец, ценную вещь!
Яшка безропотно протянул стеклянный шар тётке, да вдруг закашлялся и сгусток крови вылетел на рукав его пальто.
Тётка отдёрнула руку и присмотрелась гадливо к сидящему.
- Тьфу, да он заразный! После него ничего нельзя брать! Пошли, дорогая!
И потянула дочку прочь.
Девочка шла, оглядываясь назад, и влюблённо улыбалась мальчику. И он улыбался ей. Она прислонила к алым губкам ладошку, поцеловала её и подбросила в воздух поцелуй.
Яшка сидел как заворожённый. Он ясно видел летящий к нему золотистый комочек. Вот он подлетел и вонзился прямо в грудную клетку. Яшке сразу стало тепло, безмятежно и счастливо. Захотелось смеяться и кричать: «Как приятно! Я счастлив! Мне хорошо!»
Принцесса исчезла в толпе, а Яшка всё держал ладонью грудную клетку и улыбался. Такого подарка он ожидать не мог! Настоящее чудо!
Кто-то кинул в лежащюю шляпу мелочь, но Яшка не обратил внимания. Он смотрел на стеклянный шар. Внутри среди гор и заснеженных елей ютилась избушка, а рядом с ней находился хлев, а в нём овечки, старцы с посохами, девушка и младенчик в корытце.
- Это же Христос! – воскликнул радостно Яшка. В предновогоднем гуле и топоте его никто не услышал.
Яшка встряхнул стеклянный шар. Завьюжило. Яшка засмотрелся. А в избушке-то за окошком бабуля, его родная бабушка, варит кашку манную в чугунке.
- Внучек! Яшенька! Ты где, родной мой?
- Я тут! – и Яшка вдруг оказался на пороге избушки. Кружили снежинки, так похожие на манные крупинки. Яшка постучал сапожками с меховой оторочкой по порожку, обивая снег, распахнул скрипучую дверь, в сенях снял рукавицы, повесил на гвоздь овечью ушанку и беличью шубку, влетел в горницу.
- Бабуля, я нагулялся!
- А вот и кашка-малашка поспела! Садись кушать, Яшенька!
Ах, какая вкусная кашка! Ввек есть – не наесться! Объеденье!
- Ещё хочу, бабуленька, дай добавочки!
- Кушай, внучек! Приятного аппетита, Яшенька!
Ой, и вдруг опять переход… Только народу заметно поубавилось. Да и попрошаек почти не осталось. Только вон забулдыга лыка не вяжущий валяется, встать не может, да и того уже сердобольные прохожие на ноги поднимают, ведут к ступенькам. И дремлет вон одна бездомная, старенькая совсем, патлы седые свисают из-под платка, но и она проснулась, подхватила котомки, заковыляла к ступеням уличным, возле Яшки задержалась.
- Вона как, сигарет тебе пачку кинули, вредно курить мальцам, дай мне!
- Возьмите, пожалуйста!
- Не застыл? – забирая сигареты из ковбойской шляпы прошамкала старушка, – А то пойдём ко мне, я тут в подвале кочумаю, у меня и электроплитка имеется, чаем горячим напою!
- Спасибо, нет, у меня своя бабуля есть, я сейчас к ней пойду!
- Коли своя, то прощевай, ангелочек! Авось в новом году свидимся!
- Прощайте, тётенька!
Бомжиха перекрестила мальчика и покряхтела восвояси.
Яшка встряхнул стеклянный шар. Опять поднялась метель из манки. И оказалось-то, что на санках несётся он с горки. А вокруг счастливые ребятишки. А на вершине бабуля стоит. В руках тарелка с манной кашей. Как же есть-то хочется! Бегу, бегу, бабушка, проголодался очень!
- Эй! – толкнул в плечо Яшку милиционер. – Сержант Бр-кхе-апчх-нов! Попрошайничаем? Беспризорник?
- Я… нет… я бабушкин… я кашку ем…
- Что? Какую кашку? Где бабушка? – милиционер дотронулся ладонью до лба Яшки. – Уууу, братец, да ты горишь… Посиди тут, в отделение взять не могу, клетка пьяными переполнена, сейчас скорую вызову, никуда не уходи… да куда ты денешься!
И милиционер, достав из кобуры фляжку, отхлебнул из неё чего-то передёргивающего, двинулся бурча рождественскую песенку к дверям метрополитена, в станционный отдел.
Яшка сразу и забыл про него. Он видел только свой снежный шар. Встряхивал его и очарованно наблюдал, как кружит в волшебном танце лакомая манка. Сквозь глицериновую толщу кто-то светлый направлялся прямо к Яшке. Яшка отвёл шар в сторону.
По опустевшему переходу ступал высокий в просторной рубаке до щиколоток, длинноволосый и с венком из колючек на голове, прозрачно-сияющий.
- Христос! – возликовал Яшка.
- Дай руку… – протянул ладонь подошедший.
- Ты Христос? – подал в ответ ладонь Яшка.
- У меня много имён, называй, как ты знаешь…
- Христос, привет!
- С днём рождения!
- Откуда ты только узнал?! А ты когда родился? Тоже сегодня?
- Я родился вместе с тобой… я рождаюсь с каждым…
Они прошли по переходу несколько шагов рука в руке, и большой подхватил на руки маленького, прижал к груди, покачивая как в колыбельке. Яшка сомкнул веки, ему сделалось так отрадно, как никогда не было.
- А куда мы идём? – лепетнул блаженно Яшка.
- К бабушке твоей… есть манную кашу…
- Бабуля! Я так хочу кашку!
- Там будет много манной каши… целые облака из манки… неоглядные манные просторы… Ты видишь их уже?
И Яшка сразу же увидел: бесконечная белоснежная даль, пышные взбитые манные облака, всё залито чистым светом, льющимся из ниоткуда. А вот и бабушка среди манных облаков, она протягивает Яшке ложку и предлагает: «Попробуй это облачко, внучек, пальчики оближешь!» И Яшка пробует, и оторваться не может, так вкусно! А потом они с бабулей кушают другое облачко, потом третье. А Яшка всё ест и ест, и никак не наестся… Ой, а кто это вдали? Да это же мама! Она бежит по облакам, отталкивается, взмывает высоко, смеётся и летит распахнув руки навстречу любимому сыночку, и вся такая чистенькая, белая, умытая!
- И мама там? – обратился Яшка к Христу
- Мама твоя тоже тут…
- Вот она куда пропала, а я думал, напилась и забыла, сбежала с тем пьяным бородачом с вытекшим глазом…
- Нет, она не сбежала, так вышло, она любит тебя…
- Мамочка!
И Яшка уткнулся в мамку, расплакался от счастья.
- А вот отец твой! – указала мама. – Погляди, какой пригожий!
И Яшка впервые увидел отца: высокий, широкоплечий, красивый и тоже такой светлый, чистый, умытый…
- Папка, где же ты был всегда?
- Разве мамка тебе не сказывала? Как напился тогда, да подрался, да пришиб другана-то насмерть, посадили, а там несчастный случай, привалило меня сосной на лесоповале, так и помер, не дожив до тридцати…
- Разве ты умер? Если ты умер, а я жив, то как же мы разговариваем?
- Не думай об этом! Мы ведь вместе! И бабуля, и мамка, и я, и ты! Или ты хочешь обратно?
Яшка смутно припомнил переход. Как же убого, сиро, негоже там было. И так холодно! Обратно? Ни за что!
- Мы вместе! – засмеялся Яшка – Как хорошо!
- Идём, сынок, дальше! – и отец подхватил Яшку на руки, и понёс по пышным, ласково пружинящим манным облакам. – Ещё дальше! Подальше от перехода…
- Погодите, а где же… – Яшка вспомнил про Христа незаметно исчезнувшего.
- Он с нами, сынок! – понял Яшку отец. – Он всегда с нами!
Люминесцентный свет подрагивал над лысиной громадного фельдшера в синей куртке с надписью «Скорая помощь», держащего на руках расслабленное мальчуковое тельце. Тонкие ручки и ножки беспомодно свешивались с крепкой мужской руки. Рядом стоял растерянный милиционер. По лестнице с улицы стучала спешно каблучками медсестра в белом халате с верблюжьим одеялом в руках.
- Вот, укутайте его!
- Не надо, – молвил фельдшер и медленно двинулся к ступеням.
Медсестра наклонила низко лицо, зябко накинула одеяло себе на плечи и побрела вслед за фельдшером.
Милиционер стянул фуражку, сделал несколько шагов вслед за медиками, остановился, махнул резко рукой: «Эхма!»
Завыла неожиданно проснувшаяся бездомная псина.
Издалека послышался бой курантов и отдалённые шалые крики: «С новым годом! С новым счастьем!»
(с) Маргарита Шарапова

@темы: Россия, Ссылки