Просить пощады для палача у жертвы - типичная женская логика (С).
Глава 5.
Тайник.
(Глава повествует о тайнике Лиз и его содержимом.)
Подхватив подолы, Мари бросилась бежать по темным коридорам, освещенным редкими факелами. Девушка голубкой вспорхнула по винтовой лестнице, пересекла галерею железных истуканов и вступила в темное, холодное помещение на самом верху Северной башни. Леденящий душу ветер порывами проносился между стенами, врываясь в не застекленные окна-бойницы. Весной и осенью сестра приносила сюда хлеб и пшено для перелетных птиц, а заодно прятала от отца письма, присланные ей Вильгельмом.
Мари поежилась, подошла к неприметной каменой кладке и с легкостью вынула плиту из стены. За заветным камнем оказался целый ворох пожелтевшего пергамента, исписанного вычурным замысловатым подчерком жениха старшей сестры. Собрав все листки, девушка села на холодный каменный пол, устланный соломой и не съеденными птицами крошками. Откладывая лист за листом, она разложила вокруг себя три стопки. Одна стопка вышла огромной и совершенно не занимательной для Мари – это были любовные послания от Вильгельма к Элизабет, которые она знала, не читая. Элизабет пересказывала ей каждое послание миллионы раз до тех пор, пока не приходило следующее и история не повторялась. Вторая сопка представляла собой менее объемистые записи Элизабет, в которых бедняжка Лиз высказывала все свои переживания. Мари было любопытно, на что же могла жаловаться ее кроткая и смиренная сестра. Но третья самая маленькая стопка приковывала все ее внимание. На старых потрескавшихся листах змейкой вился замысловатый подчерк матери. Кое-где торопливый и неразборчивый, кое-где ровный и мерный, но всегда такой любимый и родной.
С дрожью в руках Мари взяла в руки первый листок и углубилась в почтение писаний, которые так долго были скрыты от нее.
«… видела во сне свою матушку, – гласила надпись на листе. – Она говорила, что скоро у меня родится вторая дочь и назвать ее следует Мари. Собственно говоря, ничего удивительного в этом не было, если бы хоть кто-то был против подобного исхода. Но Риккардо не так давно сам предлагал мне подобное. Может быть, у меня развивается мания, но мне кажется все это из-за…»
Запись обрывалась также неожиданно, как и начиналась. Мари бросило в дрожь, не было сомнений это записка выпала из дневника матери. Трясущимися руками девушка подняла второй листок и углубилась в почтение.
«… Мари подрастает очень быстро, быстрее, чем подойдет исход моего договора. Возможно, я еще успею передать ей свои знания. Риккардо до сих пор не может нарадоваться на наших дочерей, и я до сих пор не смею сказать ему…»
Мари отбросила листок и схватила следующий, в надежде найти продолжение, но ее постигло глубокое разочарование. На листке ровными линиями был вычерчен какой-то странный завиток, поперек которого были выведены какие-то непонятные символы и значки. Разочарованная девушка собрала листы, не нужные письма Вильгельма и записи Элизабет она спрятала обратно под заветный камень и, забрав записки матери, покинула Северную башню.
Тайник.
(Глава повествует о тайнике Лиз и его содержимом.)
Подхватив подолы, Мари бросилась бежать по темным коридорам, освещенным редкими факелами. Девушка голубкой вспорхнула по винтовой лестнице, пересекла галерею железных истуканов и вступила в темное, холодное помещение на самом верху Северной башни. Леденящий душу ветер порывами проносился между стенами, врываясь в не застекленные окна-бойницы. Весной и осенью сестра приносила сюда хлеб и пшено для перелетных птиц, а заодно прятала от отца письма, присланные ей Вильгельмом.
Мари поежилась, подошла к неприметной каменой кладке и с легкостью вынула плиту из стены. За заветным камнем оказался целый ворох пожелтевшего пергамента, исписанного вычурным замысловатым подчерком жениха старшей сестры. Собрав все листки, девушка села на холодный каменный пол, устланный соломой и не съеденными птицами крошками. Откладывая лист за листом, она разложила вокруг себя три стопки. Одна стопка вышла огромной и совершенно не занимательной для Мари – это были любовные послания от Вильгельма к Элизабет, которые она знала, не читая. Элизабет пересказывала ей каждое послание миллионы раз до тех пор, пока не приходило следующее и история не повторялась. Вторая сопка представляла собой менее объемистые записи Элизабет, в которых бедняжка Лиз высказывала все свои переживания. Мари было любопытно, на что же могла жаловаться ее кроткая и смиренная сестра. Но третья самая маленькая стопка приковывала все ее внимание. На старых потрескавшихся листах змейкой вился замысловатый подчерк матери. Кое-где торопливый и неразборчивый, кое-где ровный и мерный, но всегда такой любимый и родной.
С дрожью в руках Мари взяла в руки первый листок и углубилась в почтение писаний, которые так долго были скрыты от нее.
«… видела во сне свою матушку, – гласила надпись на листе. – Она говорила, что скоро у меня родится вторая дочь и назвать ее следует Мари. Собственно говоря, ничего удивительного в этом не было, если бы хоть кто-то был против подобного исхода. Но Риккардо не так давно сам предлагал мне подобное. Может быть, у меня развивается мания, но мне кажется все это из-за…»
Запись обрывалась также неожиданно, как и начиналась. Мари бросило в дрожь, не было сомнений это записка выпала из дневника матери. Трясущимися руками девушка подняла второй листок и углубилась в почтение.
«… Мари подрастает очень быстро, быстрее, чем подойдет исход моего договора. Возможно, я еще успею передать ей свои знания. Риккардо до сих пор не может нарадоваться на наших дочерей, и я до сих пор не смею сказать ему…»
Мари отбросила листок и схватила следующий, в надежде найти продолжение, но ее постигло глубокое разочарование. На листке ровными линиями был вычерчен какой-то странный завиток, поперек которого были выведены какие-то непонятные символы и значки. Разочарованная девушка собрала листы, не нужные письма Вильгельма и записи Элизабет она спрятала обратно под заветный камень и, забрав записки матери, покинула Северную башню.
По-крайней мере в Европе, которая перестала воевать между собой и воевала с неверными!
Хоть что-то! В большинстве случаев реакции не прослеживается никакой!