Просить пощады для палача у жертвы - типичная женская логика (С).
Глава 4.
Сестра.
(Глава повествует о сестре Мари – Элизабет – и нежданных откровениях.)
Быстрыми шагами Мари мчалась по темным коридорам, длинные юбки громко шуршали, отзываясь на каждый шаг. Оставив отца, она сразу направилась в комнату сестры. И вот пройдя половину замка, девушка стояла перед высокими дверьми, окованными черным железом. Собравшись с силами и мыслями, Мари вошла в комнату, заполненную шорохами.
Огромная спальня освещалась только тусклым светом, проходящим сквозь зарешеченные окна. Находящаяся в самой солнечной части замка и всегда ярко освещенная, комната сейчас напоминала огромный склеп, в центре которого на возвышении покоится гроб, выполненный в виде кровати со столбиками, окруженный многочисленной скорбящей толпой. Мари мотнула головой, растрепав свои ореховые волосы, и, прогнав жуткое видение, посмотрела на помещение, где возле постели столпились многочисленные лекари. Робко пройдя между учеными мужами, девушка подступила к кровати больной.
Элизабет невидяще смотрела в потолок мутными голубыми глазами, лицо ее было необычайно белым и нисколько не выделялось на фоне белоснежного белья. Руки ее покоились на груди, вздымаемой едва заметным дыханием, от чего Мари второй раз посетило видение о фамильном склепе.
– Лиз, – прошептала девушка, но ее голосок потонул в шепоте лекарей, бурно обсуждавших между собой методы лечения.
– Лиз, – повторила она чуть громче, однако сестра по-прежнему ее не слышала. Буря негодования накрыла Мари с головой, и, обернувшись к ученым мужам, она закричала:
– Убирайтесь от сюда!
Разговоры притихли, все взгляды были прикованы к девушке. Однако Мари ничуть не смутилась, возможно, в другое время она бы подумала прежде, чем кричать на уважаемых и чтимых мужчин, но сейчас она была слишком зла. Зла за бесполезную болтовню. Зла за то, что никто даже не пытается помочь ее сестре. Зла на то, что никто так и не помог ее матери. Злость пересилила способность здраво мыслить, и поэтому Мари было абсолютно все равно на все уроки манер и возможное наказание отца.
– Пошли прочь, бездельники! – срывая голос, закричала девушка и, схватив одного лекаря за рукав, подтолкнула к двери. Нависшая было, тишина разразилась гулом недовольных голосов, мужчины на разный манер обвиняли Мари и ее отца в плохом воспитании и медленно покидали комнату, не смея перечить разгневанной девушке, в страхе прогневать ее отца.
Когда помещение опустело, Мари вновь подступила к постели Элизабет и заглянула ей в лицо. Лиз слабо улыбнулась, узнав сестру, и сделала едва уловимое движение пальцами, прося придвинуться. Мари покорно села на край кровати и склонилась к самому лицу больной.
– Я так рада тебя видеть, – прошептала Элизабет. Голос ее был хриплый и прерывистый, в нем с трудом можно было узнать серебристый переливистый голосок старшей сестры.
– Я не могла не прийти, – так же тихо произнесла Мари, стараясь подавить подступивший к горлу комок. – Они бы уж точно замучили тебя до смерти…
Лиз улыбнулась шире, теперь она была больше похожа на саму себя, но мимолетное веселье длилось не долго. Тень улыбки соскользнула с лица девушки, и на ее место пришла смертельная тоска.
– Ты же знаешь, я в любом случае скоро умру… – горько сказала Элизабет. – Я все слышала, пока лекари думали, что я сплю. Они не знают, что со мной и, как мама, я совсем скоро умру…
– Не правда! Ты не умрешь, – сорвалось с припухлых губ Мари, хотя она и сама понимала, что это не так.
– Нет средства от моей болезни. И отец это знает, поэтому не появляется здесь, – горькие мысли прорвались наружу скупыми слезами, на большее Лиз была не способна. Глядя на слезы сестры, расплакалась и Мари. Она вновь ощутила себя маленькой девочкой стоящей в склепе и умоляющей маму проснуться. Ведь в тот день именно Элизабет зашла в склеп, именно она объяснила, что мамы больше нет, и именно она поклялась никогда не покидать младшую сестру. А теперь она умирает, и Мари сидит у ее кровати, как когда-то давно Лиз сидела у кровати мамы, и шепчет бесполезные успокаивающие слова.
– Мама перед смертью просила заботиться о тебе, – после затянувшегося молчания сказала Элизабет, видимо она думала о том же, что и Мари. – Надеюсь, мне удалось исполнить ее просьбу?..
– Да, – пылко зашептала Мари, целуя холодные руки Лиз. – Ты лучшая сестра.
– Хоть одну просьбу я выполнила, – со вздохом отозвалась она.
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Мари. Сестра впервые заговорила об их последнем разговоре с матерью, даже с отцом она не говорила на тему того, что просила на смертном одре Лютеция. Во всем виде Элизабет ясно читалось, что она сожалеет о заведенном разговоре, но, зная упрямство сестры, она решила заранее сдаться и ответила:
– Перед смертью мама просила меня о двух вещах: заботиться о тебе и сжечь ее дневник…
– Ты столько лет хранила мамины записи и не дала мне посмотреть на них?! – взорвалась Мари. – Я рылась в библиотеке, выискивая хоть какие-то пометки, записанные рукой мамы, а ты все это время зачитывалась ее дневником?!
– Мари, это не так, – слабо оправдывалась Лиз. Тонкие струйки слез прокатились по ее щекам, намочив подушку. – Я обещала маме, не читая, уничтожить ее записи, но не смогла. Мне было жаль воспоминаний. Но я не открывала дневник. Он был спрятан в моем тайнике. До сегодняшнего утра…
Мари немного успокоилась, ей стало стыдно, что она заставляет больную сестру оправдываться и плакать.
– Где он?
– Его больше нет, – захлебываясь рыданиями, захрипела Лиз.
– Как нет? Где он?
– Ты мне, наверное, не поверишь, но я говорю правду.… Сегодня утром я получила письмо от Вильгельма. Он писал, что скоро прибудет к нам и попросит у отца моей руки. Я открыла тайник, чтобы спрятать это письмо со всеми остальными…. И мамин дневник…. Он упал на пол и открылся, я не удержалась и прочла первые строки. Они увлекли меня, и я читала, читала, читала до тех пор, пока не дошла до странных записей…. – Лиз зашлась удушливым кашлем. Она не могла выговорить больше ни слова, только глухо сипела и кашляла. Мари подала ей стакан воды, но и это не помогло. Сделав глоток, Элизабет зашлась очередным порывом и чуть не захлебнулась.
– Где дневник? – ласково спросила Мари, решив оставить сестру в покое и все прочитать самой.
– Исчез, – пробурчала Лиз, сквозь удушливый кашель. Сердце Мари сжалось, она видела, как сестре становиться все хуже и хуже. Кашель разрывал горло сестры, она не могла вздохнуть, захлебывалась и хрипела.
– Лекаря, – закричала Мари. В комнату словно ворвался жужжащий пчелиный рой. Мужчины разных возрастов заполнили все помещение, поочередно подходили к кровати, выносили каждый свой диагноз и поили Лиз различными отварами и настоями, мазали бальзамами и притираниями.
Мари потеснили от кровати, и ей не оставалось ничего другого кроме, как тенью выскользнуть из покоев сестры.
Сестра.
(Глава повествует о сестре Мари – Элизабет – и нежданных откровениях.)
Быстрыми шагами Мари мчалась по темным коридорам, длинные юбки громко шуршали, отзываясь на каждый шаг. Оставив отца, она сразу направилась в комнату сестры. И вот пройдя половину замка, девушка стояла перед высокими дверьми, окованными черным железом. Собравшись с силами и мыслями, Мари вошла в комнату, заполненную шорохами.
Огромная спальня освещалась только тусклым светом, проходящим сквозь зарешеченные окна. Находящаяся в самой солнечной части замка и всегда ярко освещенная, комната сейчас напоминала огромный склеп, в центре которого на возвышении покоится гроб, выполненный в виде кровати со столбиками, окруженный многочисленной скорбящей толпой. Мари мотнула головой, растрепав свои ореховые волосы, и, прогнав жуткое видение, посмотрела на помещение, где возле постели столпились многочисленные лекари. Робко пройдя между учеными мужами, девушка подступила к кровати больной.
Элизабет невидяще смотрела в потолок мутными голубыми глазами, лицо ее было необычайно белым и нисколько не выделялось на фоне белоснежного белья. Руки ее покоились на груди, вздымаемой едва заметным дыханием, от чего Мари второй раз посетило видение о фамильном склепе.
– Лиз, – прошептала девушка, но ее голосок потонул в шепоте лекарей, бурно обсуждавших между собой методы лечения.
– Лиз, – повторила она чуть громче, однако сестра по-прежнему ее не слышала. Буря негодования накрыла Мари с головой, и, обернувшись к ученым мужам, она закричала:
– Убирайтесь от сюда!
Разговоры притихли, все взгляды были прикованы к девушке. Однако Мари ничуть не смутилась, возможно, в другое время она бы подумала прежде, чем кричать на уважаемых и чтимых мужчин, но сейчас она была слишком зла. Зла за бесполезную болтовню. Зла за то, что никто даже не пытается помочь ее сестре. Зла на то, что никто так и не помог ее матери. Злость пересилила способность здраво мыслить, и поэтому Мари было абсолютно все равно на все уроки манер и возможное наказание отца.
– Пошли прочь, бездельники! – срывая голос, закричала девушка и, схватив одного лекаря за рукав, подтолкнула к двери. Нависшая было, тишина разразилась гулом недовольных голосов, мужчины на разный манер обвиняли Мари и ее отца в плохом воспитании и медленно покидали комнату, не смея перечить разгневанной девушке, в страхе прогневать ее отца.
Когда помещение опустело, Мари вновь подступила к постели Элизабет и заглянула ей в лицо. Лиз слабо улыбнулась, узнав сестру, и сделала едва уловимое движение пальцами, прося придвинуться. Мари покорно села на край кровати и склонилась к самому лицу больной.
– Я так рада тебя видеть, – прошептала Элизабет. Голос ее был хриплый и прерывистый, в нем с трудом можно было узнать серебристый переливистый голосок старшей сестры.
– Я не могла не прийти, – так же тихо произнесла Мари, стараясь подавить подступивший к горлу комок. – Они бы уж точно замучили тебя до смерти…
Лиз улыбнулась шире, теперь она была больше похожа на саму себя, но мимолетное веселье длилось не долго. Тень улыбки соскользнула с лица девушки, и на ее место пришла смертельная тоска.
– Ты же знаешь, я в любом случае скоро умру… – горько сказала Элизабет. – Я все слышала, пока лекари думали, что я сплю. Они не знают, что со мной и, как мама, я совсем скоро умру…
– Не правда! Ты не умрешь, – сорвалось с припухлых губ Мари, хотя она и сама понимала, что это не так.
– Нет средства от моей болезни. И отец это знает, поэтому не появляется здесь, – горькие мысли прорвались наружу скупыми слезами, на большее Лиз была не способна. Глядя на слезы сестры, расплакалась и Мари. Она вновь ощутила себя маленькой девочкой стоящей в склепе и умоляющей маму проснуться. Ведь в тот день именно Элизабет зашла в склеп, именно она объяснила, что мамы больше нет, и именно она поклялась никогда не покидать младшую сестру. А теперь она умирает, и Мари сидит у ее кровати, как когда-то давно Лиз сидела у кровати мамы, и шепчет бесполезные успокаивающие слова.
– Мама перед смертью просила заботиться о тебе, – после затянувшегося молчания сказала Элизабет, видимо она думала о том же, что и Мари. – Надеюсь, мне удалось исполнить ее просьбу?..
– Да, – пылко зашептала Мари, целуя холодные руки Лиз. – Ты лучшая сестра.
– Хоть одну просьбу я выполнила, – со вздохом отозвалась она.
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Мари. Сестра впервые заговорила об их последнем разговоре с матерью, даже с отцом она не говорила на тему того, что просила на смертном одре Лютеция. Во всем виде Элизабет ясно читалось, что она сожалеет о заведенном разговоре, но, зная упрямство сестры, она решила заранее сдаться и ответила:
– Перед смертью мама просила меня о двух вещах: заботиться о тебе и сжечь ее дневник…
– Ты столько лет хранила мамины записи и не дала мне посмотреть на них?! – взорвалась Мари. – Я рылась в библиотеке, выискивая хоть какие-то пометки, записанные рукой мамы, а ты все это время зачитывалась ее дневником?!
– Мари, это не так, – слабо оправдывалась Лиз. Тонкие струйки слез прокатились по ее щекам, намочив подушку. – Я обещала маме, не читая, уничтожить ее записи, но не смогла. Мне было жаль воспоминаний. Но я не открывала дневник. Он был спрятан в моем тайнике. До сегодняшнего утра…
Мари немного успокоилась, ей стало стыдно, что она заставляет больную сестру оправдываться и плакать.
– Где он?
– Его больше нет, – захлебываясь рыданиями, захрипела Лиз.
– Как нет? Где он?
– Ты мне, наверное, не поверишь, но я говорю правду.… Сегодня утром я получила письмо от Вильгельма. Он писал, что скоро прибудет к нам и попросит у отца моей руки. Я открыла тайник, чтобы спрятать это письмо со всеми остальными…. И мамин дневник…. Он упал на пол и открылся, я не удержалась и прочла первые строки. Они увлекли меня, и я читала, читала, читала до тех пор, пока не дошла до странных записей…. – Лиз зашлась удушливым кашлем. Она не могла выговорить больше ни слова, только глухо сипела и кашляла. Мари подала ей стакан воды, но и это не помогло. Сделав глоток, Элизабет зашлась очередным порывом и чуть не захлебнулась.
– Где дневник? – ласково спросила Мари, решив оставить сестру в покое и все прочитать самой.
– Исчез, – пробурчала Лиз, сквозь удушливый кашель. Сердце Мари сжалось, она видела, как сестре становиться все хуже и хуже. Кашель разрывал горло сестры, она не могла вздохнуть, захлебывалась и хрипела.
– Лекаря, – закричала Мари. В комнату словно ворвался жужжащий пчелиный рой. Мужчины разных возрастов заполнили все помещение, поочередно подходили к кровати, выносили каждый свой диагноз и поили Лиз различными отварами и настоями, мазали бальзамами и притираниями.
Мари потеснили от кровати, и ей не оставалось ничего другого кроме, как тенью выскользнуть из покоев сестры.